Фермер - Страница 29

— И что, между твоей родней и уголовниками пустошь? С черта два, Роджер, там пол-Европы набито, кого только нет. И французы, и албанцы, и турки из Германии высланные. И ведь каждую неделю шлют и шлют, без перерыва. Уже даже под землей все углы заняли, а соседи лишь звереют и пытаются чужую территорию хапнуть, потому что у них та же жопа. Вот и едем из-за войн окольными тропами… Надо было меньше утром на кореянок смотреть, а больше Фермера слушать. Может, и не задавал бы глупые вопросы.

— Я все равно в этих улицах не разбираюсь. Это же не Нью-Йорк, где все квадратное и по номерам, — попытался оправдаться знаток русского языка.

— Так я тебе и поверил. Чертаново выучил, и другое освоишь. Куда как легче, чем суффиксы-шмуфиксы зубрить.

Роджер помолчал, косясь на группы редких прохожих по сторонам, потом выдал очередную сентенцию о смысле жизни, на которые был мастак:

— Когда мы встретились, ты говорил очень красиво, без словесного мусора. А теперь набираешься разного хлама от Федора. Наверное, я тоже скоро буду лишь ругаться.

Змей лишь мотнул хвостом, зевая во всю огромную пасть. Перед выездом пришлось перетряхнуть всю систему гидропоники, чтобы нанятые мальчишки могли ухаживать за теплицей без вмешательства в тонкую механику. И теперь скама больше интересовало, как бы вздремнуть по тряской дороге, чем разговоры за жизнь. Тем более что осталось лишь аккуратно просочиться по Симферопольскому до Чертаново, а там и рукой подать до первых негритянских блокпостов по Варшавке. Еще пару часов в запасе, потом лафа безделья закончится.

— А народу все больше, — заметил Роджер, замечая злые взгляды в свою сторону. — Я думал, тут никого не будет.

— Почему? Кормовые точки по всей округе натыканы, дома пока стоят. Вот и устраиваются люди, как могут.

— И не нападают?

— Я спрашивал у Бонда. Говорит — сначала нападали. Все же машина — ценная вещь. Но у Фермера разговор короткий, он раньше стрелял просто за косые взгляды. Потом — начал зелень возить боссам по всей округе, те своих поприжали. Кушать хорошо все любят. А убьешь торговца — и статус потеряешь. Потому что у тебя огурец или помидорка есть — и ты уважаемый человек, раз позволить себе такое можешь. А жрешь скамовский комбикорм вместе с работягами — и все, ты дерьмо паршивое, с тобой никто считаться не станет… Вот и не трогают нас, пока сами нарываться не станем. Да и дорогу выбрали специально в окружную, через спокойные районы. Пусть добираться дольше, зато без дырок в шкуре.

— А… — Роджер изобразил понимание, хотя по глазам было видно, что половину слов он пропустил мимо ушей, а другую половину понял частично. Все же быстрая разговорная речь давалась негру пока тяжеловато. Что поделаешь — это тебе не выжженные навечно в мозгах словари Розенталя. Когда сам "кляту москальску мову" постигаешь — оно как-то тоскливо идет, с пертурбациями. И профессора не исключение.

— Эй, пейзане, вы бы легли на дно и брезентом закинулись. А то не доедем, бля. Ваши хари так отсвечивают, что за нами вся округа вот-вот увяжется… Подарили же боги помощничков, чтоб вас… — Фермер чуть притормозил и дождался, пока в кузове перестали возиться. Потом поприветствовал бредущих по обочине пешеходов, полюбовался на ответный плевок и покатил дальше. К вечеру хотелось добраться до Кантемировки, где были шапочные знакомые. А дальше — уже импровизировать. — Ладно, прорвемся. Поможем африканским братьям-попуасам избавиться от ядерного империалистического наследия. А то заебали: хапнули и не делятся…

И, пофыркивая выхлопной трубой, пикап покатил дальше, навстречу чернокожей вольнице.

* * *

— Он не поедет!

Огромный синюшно-черный амбал был непреклонен. Его, самого сильного и наглого, поставили бдить и исполнять закон на замусоренной улице, и он бдил, исполнял, обирал и жировал, как мог. Вовремя делясь положенной долей с вышестоящими "братьями", как положено. Учитывая, что анклав, сколоченный из махровой кодлы черных уголовников и торговцев разнообразной дурью, отличался очень самобытными законами условно мирного сосуществования, на блокпосту можно было придраться к кому угодно. И то, что Фермер являлся даже для всемогущего хозяина "точки" персоной неприкасаемой, вовсе не добавляло радости на перекошенную от злобы рожу.

— Этого умника должны были четвертовать! Он оскорбил Мгубабэ! Проповедовал разную гадость, открывая поганый рот без разрешения! И про твоего зверя хвостатого тоже уговора не было! Поэтому — оставишь их здесь, вечером заберешь. И за охрану заплатишь… За балабола…

Торговец не стал дальше слушать, во сколько оценили головы его работников. Он достал обрез, и приставил ствол к вмиг вспотевшему лбу.

— Мгубабэ не простит! — неожиданно тонким голоском пискнул громила.

— Неужели? Мне — и не простит? Лучшему другу среди белых ублюдков, которые так редко забредают в ваши засранные кварталы?.. Слушай меня, пидорас черножопый. Тебя поставили в эту дыру старшим лишь по одной причине. Потому что ты учился каннибализму в местном ПТУ и можешь шпрехать на русском. Говорил бы по-французски, сидел бы по Варшавке севернее, арабам бы отсасывал. Но твои африканские боги обиделись, и посрали на маковку своему любимцу. Так посрали, что ты теперь по уши в дерьме…

— Мгубабэ…

— Вашему вождю похуй на такого таракана, как ты, ниггер. Потому что ты обезьян пялил под пальмами, а правильные пацаны по лучшим тюрьмам самой крутой страны куковали. И то, что ваши морды пересеклись за Периметром, дискриминацию не отменило. Знаешь такое слово? Дис-кри-ми-на-ци-я… Да, нихуя ты не знаешь. Только стоишь и пердишь от страха… Значит, так… Мы можем разойтись по-хорошему. Ты засунешь свой поганый язык в не менее поганую жопу, а я буду считать, что никто на меня хайло не разевал. Или разойдемся по-плохому. Тогда я все равно поеду. Твои абреки уберут дубье, которым сейчас размахивают, а я поеду. А ты останешься лежать здесь с простреленной башкой… Какой вариант выбираешь?