Фермер - Страница 26

— Так… Значит — переговоры… И если не договоримся?

— Тогда я ничего не скажу. И вы не найдете свою бомбу, — информатор гордо выпрямился. Но как только Фермер начал говорить, тыкая его жестким пальцем в грудь, снова ссутулился, испуганно хлопая глазами. Казалось, что он съеживается и уменьшается в размерах при каждом новом слове.

— Слушай меня, глиста-переросток. Чтобы торговаться, надо иметь за спиной что-нибудь побольше, чем жену и детей. Надо иметь клыки, надо уметь пускать их в ход. Надо иметь силу за спиной, если сам слабак. А у тебя?.. Ты что, думаешь, под пытками будешь молчать, как партизан? Думаешь, ты ничего не скажешь?.. Ебанный идиот… Ну полный долбоеб… Я тебя даже колоть не стану, морду твою покажу местной братве, они на вашу еврейскую кодлу выйдут за пять минут. А там начнут детей на кишках по ближайшим столбам вешать, и твои же родственнички сдадут японца в момент… Ты понимаешь, что полез не в те игры, не на ту кочку взобрался? Тебя раскатают в лепешку быстрее, чем пернуть "мама!" успеешь… Бля, как вы только тут еще в живых остались… Нельзя быть такими придурками, слышишь меня? Можно быть профессором, можно быть полным уродом, оторванным от жизни. Но подставлять своих близких — это полная херня. А из-за твоих условий их жизни не стоят уже ничего. Ни-че-го…

Сложив руки на груди, мужчина постоял, качаясь с пятки на носок и обратно, потом посмотрел на мрачного Змея, застывшего бугристой грудой рядом, и подвел итог:

— Но ты умный, сука. Умный, Моисеевич. Ты пришел не к Стилету, ни к кому-то еще. Ты пришел ко мне. Потому что у меня есть имя. И я действительно не разбрасываюсь им… Если твой яппа даст нам точный адрес, и ребята Чохи до рассвета добудут товар, я с тобой расплачусь по-честному. Потому как твой студент сэкономит мне кучу времени и сил… У меня в машине есть вторая аптечка. Там ампиокс, еще что-то. Отдашь доктору лекарства. И пять банок тушняка еще от себя выделю… Если утром моя бомба будет здесь… Заодно лапы садовническим укоротим, чтобы не думали район взорвать к ебеням. Мне похер на местных удодов, не способных язык за зубами держать у себя дома. Но свою теплицу жалко. После такого хуй у меня там что вырастет… — Проверив, насколько удобно можно достать обрез из-за пояса, Фермер легонько хлопнул еврея по плечу, сдвинув того в сторону черноты подворотни: — Веди, Сусанин. И молись, чтобы твой Тамагочи узкоглазый не спиздел. Потому как второй раз я прощать не буду…

* * *

— Исаак… Ты сказал, что приведешь серьезного человека, который поможет Сарочке. А я вижу перед собой оборванца с Привоза. Или того хуже… Ты что, решил пошутить? Можно сказать, нашел время для шуток. Мо…

— Обожаю еврейских мам! — жизнерадостно вмешался в монолог почтенной матроны Фермер. Он нахально протиснулся сквозь завешанную драными куртками прихожую и с интересом разглядывал высыпавших в коридор обитателей: помятых жизнью мужчин, женщин и детей. — Слышишь, Змей, какой голос, какой апломб? Учись… Хотя, тебя сколько не учи, так зеленой нехристью и загнешься… Все страхи мира в этом голосе, вся мудрость и вера в собственный миропорядок. Правда, это наебнется, когда любимый сынок сдохнет на работе, но такова селяви.

— Молодой человек! Я бы попросила в моем доме придержать язык, у нас дети, как вы можете видеть!

— Милая дама! К сожалению, не имею чести быть представленным, но все равно хочу вас поправить: это не ваш дом. Это даже не ваш город, судя по акценту. До любимой Одессы вам пыхтеть сто верст раком, а здесь и сейчас зоной правят другие люди. Которые срать хотели на нежные чувства горбоносых детишек. Ясно излагаю?

Чуть смутившись, чопорная леди все же попыталась оставить последнее слово за собой:

— Мой дом там, где моя семья. И в моем доме…

— Слышал, спасибо. Повторять не надо. Предлагаю нам быстро решить мелкую проблему, ради которой мы переступил порог столь уважаемого борделя. И сразу после этого я лишу вас счастья лицезреть мою рожу…

Отодвинув Фермера в сторону, вперед выбрался Исаак, близоруко щурясь на ярко горевшую керосиновую лампу на стене.

— Мама, это серьезный человек. Это человек, о котором я говорил. И он дал слово, что поможет.

— Слову гоя можно верить? — проворчала женщина, загоняя любопытных детей обратно в комнату. — Чего стоит его слово в наши дни?

— Фантастика! — пихнул Роджера в бок торговец. — Их резали еще тогда, когда твоя родня хвостами бананы на пальмах сшибала, а ведь ничуть не изменились. Та же вера в богоизбранность и готовность умереть на кресте. Или рядом с крестом, подавая губку с водой бедолаге, распятому наверху.

— Что вы знаете о настоящем горе, молодой человек! — вскинулась, было, мама Исаака, замордованная окружающей действительностью, но Фермеру уже стало скучно спорить, и он жестко оборвал ее:

— Знаю. Потому как сам сжигал деревни и пускал в расход условно мирное население. Поэтому ближе к делу. О политике и геноциде поговорим позже, если останемся живы… Где ваш хитрожопый хакер? Где этот вычислительный клоп?

И не обращая внимания на разлитые в воздухе осуждение с негодованием, мужчина загромыхал ботинками вслед за нескладным кормильцем больного семейства. Их путешествие по переселенной коммуналке закончилось рядом со шкафом, за распахнутой дверцей которого скрючившись сидел полный молодой человек. Безразлично разглядывая гостей, гражданин страны восходящего солнца молчал, с фатализмом ожидая, как еще побольнее ударит его судьба-злодейка.

Присев на корточки, Фермер спросил, успев заметить и разбитое лицо, и неудобную позу компьютерщика: